Объективная сторона. Понятие присвоения и растраты

Объективная сторона заключается в хищении, совершенном способами присвоения или растраты.

Присвоение как способ хищения состоит в обособлении виновным вверенного ему имущества (всего или какой-либо части) и установлении над ним своего незаконного владения, хотя бы на короткое время. В присвоении как форме хищения лицо завладевает тем имуществом, которое ему было вверено; при этом происходит переход от правомерного владения этим имуществом к неправомерному, незаконному.

Понятие присвоения, равно как и растраты, дано в п. 19 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. N 51: “Присвоение состоит в безвозмездном, совершенном с корыстной целью, противоправном обращении лицом вверенного ему имущества в свою пользу против воли собственника”. На мой взгляд, такое понятие ничего не проясняет. Более того, хотя Пленум, как отмечалось выше, не использует для определения растраты термин “обращение”, совершенно ничто не мешает ему дать точно такое же определение и для растраты: и в растрате лицо обращает вверенное имущество в свою пользу, продавая его, например, и присваивая деньги. Изъятие и обращение имущества в свою пользу или пользу других лиц – это общие для всех форм хищения характеристики деяния, а именно завладения имуществом. Они имеют конкретное и разное проявление в зависимости от того, какие именно способы изъятия и обращения использовал виновный. Способом в присвоении выступает присвоение же, имеющее своим содержанием, как указано выше, обособление части вверенного имущества и установление над ним уже неправомерного владения, хотя бы на некоторое время.

Можно выделить три основные разновидности присвоения:

1. присвоение – изъятие имущества, когда собственник или законный владелец лишается того имущества, которое уже ему принадлежало и было им передано виновному ранее;
2. присвоение – невозвращение имущества, которое есть в тех случаях, когда истек срок владения вверенным имуществом и лицо отказывается возвратить его;
3. присвоение – удержание имущества. Здесь собственник или законный владелец не передает заранее виновному конкретное имущество из своего владения; однако он наделяет виновного полномочиями по получению имущества, которое должно быть далее ему передано виновным (сюда относится, например, получение денег за проезд в транспорте кассиром или уполномоченным на то водителем). В любом описанном случае правомерное владение имуществом переходит в неправомерное.

Присвоение окончено, когда чужое вверенное имущество изъято виновным и у него имеется реальная возможность пользоваться или распоряжаться им по своему усмотрению.

Дальнейшая судьба этого имущества остается за рамками состава присвоения: виновный может продать, подарить, истратить и т.п. это имущество, на квалификацию содеянного это не повлияет.

Совершенно верно определяет момент окончания присвоения Пленум Верховного Суда РФ в п. 19 постановления от 27 декабря 2007 г. N 51: “Присвоение считается оконченным преступлением с того момента, когда законное владение вверенным лицу имуществом стало противоправным и это лицо начало совершать действия, направленные на обращение указанного имущества в свою пользу (например, с момента, когда лицо путем подлога скрывает наличие у него вверенного имущества, или с момента неисполнения обязанности лица поместить на банковский счет собственника вверенные этому лицу денежные средства)”. Правда, нельзя не заметить, что в этом положении содержится, по сути, еще одно – и правильное – определение присвоения. Все бы ничего, но дело в том, что оно входит в противоречие с тем, которое дано выше в том же пункте постановления перед положением о моменте окончания присвоения: сначала Пленум провозглашает, что присвоение – это обращение имущества в свою пользу, а затем уверяет, что фактически обращения в присвоении нет, есть только неправомерное завладение чужим имуществом с действиями, направленными на обращение.

Растрата представляет собой такой способ изъятия и (или) обращения чужого имущества, при котором виновное лицо не устанавливает над вверенным имуществом своего неправомерного владения даже на короткое время, а:

• потребляет его (как правило, это продукты питания);
• реализует его непосредственно из правомерного владения:
  • обращая в свою пользу или пользу других лиц деньги или иное имущество, поступившие в уплату за имущество вверенное;
  • пользуясь услугами неимущественного характера, за которые было заплачено вверенным имуществом.

Пленум Верховного Суда РФ в п. 19 постановления от 27 декабря 2007 г. N 51 так определяет растрату: “Как растрата должны квалифицироваться противоправные действия лица, которое в корыстных целях истратило вверенное ему имущество против воли собственника путем потребления этого имущества, его расходования или передачи другим лицам”.

В растрате как форме хищения, таким образом, отсутствует переход от правомерного владения вверенным имуществом к неправомерному. Лицо правомерно владеет вверенным имуществом, совершает его отчуждение и получает в неправомерное владение уже другое имущество или использует материальную сущность вверенного имущества для оплаты каких-либо своих потребностей, в том числе и лишенных вещной формы (оплата, например, оказанных транспортных, строительных и других услуг или работ). Нельзя согласиться с А.Ю. Филаненко, который обращает внимание “на дискуссионность отнесения к растрате продажи и обмена вверенного имущества, поскольку при продаже и обмене вверенное имущество не растрачивается и виновный приобретает его стоимостный эквивалент в виде денег или другого имущества, над которыми устанавливает свое незаконное владение… Такие продажу или обмен необходимо признавать присвоением, а не растратой”. Присваивается в описанных условиях совсем другое имущество, не то, которое лицу вверялось.

В литературе верно отмечается, что в растрате начало и окончание деяния часто “сливаются в единый акт отчуждения похищаемого имущества”.

На мой взгляд, момент окончания растраты толкуется в указанном выше постановлении Пленума неточно и не всегда верно: “Растрату следует считать оконченным преступлением с момента противоправного издержания вверенного имущества (его потребления, израсходования или отчуждения)” (п. 19), за исключением ситуаций потребления чужого имущества. Здесь момент окончания растраты совпадает с моментом издержания – потребления. Что же касается других вариантов издержания, то сам его момент во многих случаях, по-моему, будет свидетельствовать лишь о покушении на растрату (например, момент задержания при отправке или отгрузке части вверенного имущества для неправомерного и корыстного завладения деньгами за него).

Исходя из изложенного, присвоение и растрата представляют собой самостоятельные формы хищения, которые отличаются друг от друга следующими признаками:

1. в присвоении всегда имеет место переход от правомерного владения вверенным имуществом к неправомерному. В растрате он отсутствует, лицо владеет вверенным имуществом только правомерно;
2. моменты окончания присвоения и растраты не совпадают. Присвоение окончено, когда над вверенным имуществом установлено неправомерное владение; растрата – когда вверенное имущество отчуждено виновным;
3. разница в моменте окончания хищений влечет разницу в круге возможных соучастников и разницу в квалификации некоторых прикосновенных к хищению действий. Приобретение лицом уже присвоенного имущества при осознании факта его преступного нахождения у виновного без ранее установленной договоренности об этом соучастием не является и может влечь уголовную ответственность по ст. 175 УК РФ – приобретение имущества, заведомо добытого преступным путем. Приобретение имущества, реализуемого виновным в растрате, при осознании преступного характера отчуждения есть не что иное, как соучастие в растрате в форме пособничества и, соответственно, влечет уголовную ответственность по ст. 33, 160 УК РФ.

Присвоение не предшествует растрате, и растрата не является действием, следующим за присвоением.

В науке вопрос о разграничении присвоения и растраты относится к числу дискуссионных. Так, совершенно непоследовательна позиция С.И. Улезько. С одной стороны, он отмечает, что отличие присвоения от растраты состоит в наличии или отсутствии у виновного похищаемого имущества в момент окончания хищения. Однако уже в следующем предложении заявляет: “Растрата ранее уже присвоенного имущества не меняет форму хищения с присвоения на растрату, и наоборот”.

И.Я. Козаченко, предлагающий примерно те же понятия присвоения и растраты, что даны мной, оговаривает, однако, следующее: “Растрата является как бы последующим непрерывающимся этапом преступной деятельности виновного, присвоившего чужое имущество. Из этого вытекает ее сравнительно большая общественная опасность, определяемая главным образом трудностями, а подчас и невозможностью возмещения материального ущерба, причиненного хищением путем растраты”. А.Н. Игнатов разделял эту точку зрения: “Растрата – как бы следующий этап после присвоения. Для того чтобы растратить имущество, его сначала нужно присвоить”. По сути, на такой же позиции стоит и А.И. Рарог, с той только разницей, что он специально не подчеркивает, что растрата следует за присвоением: “Присвоенное имущество продолжает находиться в распоряжении виновного, оно еще не отчуждено и не потреблено” (выделено мной. – Н.Л.). И далее: “В отличие от присвоения, которое характеризуется как удержание чужого имущества, растрата представляет собой издержание этого имущества” (выделено мной. – Н.Л.).

Г.Л. Кригер отмечала, что присвоение есть в том случае, “если присвоенное имущество имеется в натуральном виде и может быть возвращено собственнику”, “растрата в судебной практике вменяется в том случае, когда на момент расследования уголовного дела имущества у виновного нет и собственнику может быть компенсирована только его стоимость”. По мнению З.А. Незнамовой, “чаще всего присвоение является первоначальным этапом растраты, ибо, прежде чем отчуждать или потреблять имущество, его необходимо обособить. Однако присвоение как самостоятельная форма хищения может иметь место в том случае, когда обособленное, удерживаемое имущество на момент возбуждения уголовного дела имеется в натуральном виде, может быть изъято у преступника и возвращено собственнику. Растрата в судебной практике вменяется в том случае, когда на момент расследования уголовного дела имущества у виновного нет и собственнику может быть компенсирована только его стоимость”.

А.В. Бриллиантов и И.А. Клепицкий полагают, что растрата и присвоение – это единая форма (способ) хищения, поскольку в реальности они сильно переплетены. “К примеру, лицо может присвоить вверенное имущество, а по прошествии некоторого времени (дня, двух-трех дней, недели) начать его ежедневную систематическую распродажу. Отграничение присвоения от растраты при таких обстоятельствах затруднительно и будет, по существу, искусственным отграничением”.

Такой подход, во-первых, лишает присвоение значения самостоятельной формы хищения, что само по себе едва ли соответствует букве закона (хотя она далека от совершенства), а во-вторых, по-моему, неверен и по существу. После того как присвоение окончено, абсолютно не важно для квалификации, как виновный распорядится чужим имуществом; он вполне может его потратить, и, таким образом, при возмещении вреда возможны те же сложности, что и при растрате. Поэтому я не вижу оснований для признания растраты более общественно опасной формой хищения, с одной стороны, и зависящей от присвоения – с другой. Присвоение и растрата – совершенно самостоятельные формы хищения. Б.В. Волженкин писал: “Последующие (после присвоения. – Н.Л.) действия с присвоенным имуществом, его расходование, потребление и т.п. юридического значения не имеют, присвоение не перерастает в растрату”. “В противном случае, – добавлял очень точно Ю.И. Ляпунов, – мы должны были бы признать совокупность двух самостоятельных актов хищения… Нет нужды говорить о том, что подобное решение – юридический nonsens, т.е. полная бессмыслица”. И далее: “К сказанному можно лишь добавить, что с точки зрения и требований закона, и уголовно-правовой оценки, и элементарной формальной логики одни и те же предметы нельзя одновременно и присвоить, и растратить”.

Двойственную позицию в науке по этому вопросу занимает Л.Д. Гаухман. С одной стороны, он пишет то же, что и сторонники точки зрения, согласно которой растрата следует за присвоением: “Отличающим присвоение от растраты признаком является нахождение (ненахождение) имущества у виновного в момент окончания хищения”. С другой стороны, ниже он утверждает, что неверна концепция о том, что растрате неизбежно предшествует присвоение. Л.Д. Гаухман далее заключает: форма хищения определяется на момент окончания хищения. Не думаю, что подобный подход к моменту окончания преступления может быть сочтен корректным и верным. Во главе угла здесь явно лежит объективное вменение, что противоречит принципам вины и законности уголовного права.

В литературе давно предлагается отказаться от понятий или от одной из существующих в ст. 160 УК РФ форм – присвоения или растраты – в связи с их близостью или сформулировать понятие этой формы хищения иначе, например следующим образом: “хищение имущества, вверенного виновному”. Я не готова согласиться ни с одним из приведенных положений, однако, безусловно, следует подумать над тем, как сделать более понятным закон и более легким правоприменение.

На практике иногда возникает вопрос о том, как квалифицировать действия лица, совершившего одновременно и присвоение, и растрату в отношении того имущества, которое ему было вверено (разных его частей, разумеется). Видимо, в этом случае речь должна идти о продолжаемом хищении. Разъяснения по этому вопросу даны Пленумом Верховного Суда РФ в п. 19 постановления от 27 декабря 2007 г. N 51: “В том случае, когда лицо совершает с единым умыслом хищение вверенного ему имущества, одна часть которого им присваивается, а другая часть этого имущества растрачивается, содеянное не образует совокупности преступлений”.